Решиться надеть хиджаб – не всегда простой выбор. Возможно, сегодня, когда девушки в стильных хиджабах уверенно рассекают по улицам российских городов, это уже не так трудно, как 20 лет назад. Однако же кто-то боится реакции коллег на работе, а кто-то – собственной нерелигиозной родни. Социальное давление на покрывшихся мусульманок стало в разы меньше, однако оно не исчезло совсем.
Для ободрения не решающихся расскажу, как пришла к хиджабу я. Это тоже был долгий и тернистый путь, занявший добрых 6 лет.
Когда в 15-летнем возрасте я стала идентифицировать себя как мусульманку и тайком встала на намаз, ни о каком хиджабе речи не могло идти. Я была несовершеннолетней и полностью зависела от родителей, от которых я долго скрывала, что приняла ислам. Максимум, что мне удалось тогда – так это сменить короткие юбки на длинные или на брюки. Этим закрытость исчерпывалась. Я по-прежнему надевала маечки с коротким рукавом, красила ногти во всевозможные цвета и даже в магазин выходила с ярким макияжем – примерно таким, как у иранок в плохом хиджабе.
В студенческие годы я стала медленно двигаться в сторону большей закрытости: длинные рукава, длинные юбки, а с пальто я даже носила платки, которые, впрочем, снимала в аудитории на парах. Но макияж по-прежнему был броским и эффектным, ногти – алыми, плюс я любила красить волосы в яркие цвета – рыжий, красный. Мне импонировала эстетика черного хиджаба, и при этом нравилось производить впечатление на мужчин. Мне настолько нравился мой «открытый» образ, что закрыться с концами я не решалась. Мне было наплевать на отношение окружающих (я любила эпатировать публику), но я боялась реакции родителей. А потому молилась и держала пост втихаря.
На втором курсе мы с подругой познакомились с семьей религиозных иранцев, живших и учившихся в Москве. Но тогда это мало что изменило. Я много общалась в немусульманских кругах – в газете «Завтра», в лево-патриотической молодежной среде. Мои понятия о закрытости и скромности размылись, я была на краю бездны. Но милостью Аллаха в моей жизни появился Гейдар Джемаль, и он удержал меня от скатывания в эту бездну.
Я взяла его телефон у коллег из газеты «Завтра» и долго не решалась позвонить. Он казался мне неприступной глыбой, скалой, суровым оплотом исламской ортодоксии. И тут я: ногти красные, волосы рыжие, черная обтягивающая водолазка. Было страшно. Но я, наконец, решилась. По телефону он неожиданно оказалась галантен и учтив. Морозным декабрьским вечером я, запыхавшись, носилась по Остоженке, пока он терпеливо наставлял меня по телефону, в какой переулок свернуть.
В итоге я оказалась в его семейном гнезде в Мансуровском переулке – с тяжелой дверью, скрипящим паркетом, грузными книжными шкафами и круглым столом посреди комнаты. Я – в черном, в темно-зеленой длинной юбке в клетку. Он отреагировал на меня дружелюбно и поинтересовался, что меня привело к нему.
«Я выбрала для себя политический ислам как идеологическую платформу!» – звонко выпалила я. Джемаль оживился: «Мне кажется, у нас с вами будет очень интересное сотрудничество!» Он не ошибся.
Гейдар дал мне задание написать работу про взгляды иранского мыслителя Али Шариати. Я кропотливо изучала источники, трясясь над этой двенадцатистраничной работой так, как многие не трясутся над докторской диссертацией. Для меня это было пропуском к мечте – работать с Джемалем, ведь я «зависала» на его сайте «Контрудар» каждый день после пар. Учеба была скучной, однокурсники – разрозненными, а вот сайт Джемаля был для меня и наполнением жизни, и источником смыслов.
Мы создали ЦИКРОП – Центр исследований конфликта, раскола, оппозиции и протеста. В него вошли и другие ученики Джемаля. Кто-то из них уже пришел в ислам, кто-то был на пути к этому. Часть из этих людей была особенна консервативна и на меня с тогдашним моим имиджем смотрела плохо. Помню, от одного из них меня жарко защищал входивший в наш круг Максим Шевченко, объясняя ему, что для молодой привлекательной московской девушки прийти в политический ислам – это уже поступок. И что не все сразу.
Максим оказался прозорлив и прав. Чистая вода точила камень, и я сама собой продвигалась к изменениям. Для начала я определилась четко с направлением в исламе. После книги М.С. Тиджани «Ведомый по пути», статьи Али Шариати про черный шиизм и красный шиизм, а также многочисленных бесед с Джемалем я поняла: я – шиитка.
Следующим логичным шагом было встать на адекватный, правильный шиитский намаз. Это произошло в ноябре 2003 года – практически 20 лет назад! Встав на намаз, я стала каждый день ездить в мечеть: пропуская пары – на Зухр и Аср, после пар – на Магриб и Иша. То, что мы можем сдваивать намазы, очень мне помогало.
Посещение мечети доставляло мне огромное наслаждение. Мое сердце стало привязано к мечети. Я ездила в старую Соборную мечеть на проспекте Мира, светлую, старенькую и уютную; в современно-претенциозную, бело-ажурно-красную Мемориальную мечеть на Поклонной горе. Но больше всего мне полюбилась притаившаяся в самом центре Москвы Историческая мечеть – ярко-оранжевая, с уютно-зеленоватым полумраком внутри, с бесподобным лагманом в маленькой халяльной кафешке на выходе за ограду.
В мечети я общалась с большим числом мусульман. Параллельно мой исламский круг общения расширялся через Исламский комитет Джемаля – в частности, с русскими единоверцами, принявшими Ислам точно так же, как я. Все они были соблюдающими нормы Шариата.
Ни Гейдар Джемаль, ни кто-то еще из моих друзей не давил на меня, но я сама шла к хиджабу и все больше осознавала, что это обязанность мусульманки. Мне было внутренне стыдно перед теми сестрами, которые на Западе борются за право приходить в хиджабе на занятия в университете, устраивают манифестации, попадают под полицейские дубинки, вылетают с учебы, лишаются возможности получить образование, но не предают свои религиозные принципы.
Уже в 2004 году я носила бандану или чалму с открытой шеей, а на последнем курсе перестала снимать платок в университете. К 2005 году я пришла к полноценному хиджабу. Это совершенно меня не фрустрировало, поскольку в известном смысле осталась собой. На смену красным ногтям пришли красные сапоги на огромных каблучищах, а на смену красным волосам – красный платок.
Тогда были жесткие времена: салафитки подрывали себя в толпе людей, от мусульманок в хиджабе шарахались, у них постоянно проверяли документы. Телевидение систематически запугивало народ исламом. Однажды я ехала от Джемаля, стояла в метро на платформе. На мне был черный плащ по колено, черный платок, джинсы и туфли на каблуке. У одного молодого человека случилась истерика, и он начал истошно звать полицию: «Помогите!!! Тут чеченка!!!» Это сегодня чеченцы в первых рядах воюют за Россию в СВО, и туристы из разных российских городов едут в Чечню, а тогда чеченцев панически боялись.
В этих условиях мой выбор дома первоначально не одобрили, было немало ссор и скандалов на этой почве. Мама сетовала, что «Джемаль запаковал нас в спецодежду». Но потом родители поняли, что ислам и хиджаб – мой собственный выбор.
После окончания МГУ я стала работать помощницей Гейдара Джемаля. Мы с ним активно занимались политикой. На одном из митингов я познакомилась со своим будущим и бывшим мужем – тоже русским мусульманином. Мы стали много общаться. Однажды он сказал мне: «А давай заключим никях». «А давай», – согласилась я. Это не было обдуманным решением – просто достали придирки родных из-за платка, да и хотелось пожить вожделенной супружеской жизнью.
Мой первый муж – очень достойный человек. Сейчас я четко понимаю это, особенно созерцая тот трэш, который происходит в постоянных браках, и то, как они еще по 3 года не могут развестись цивилизованно и по-человечески. Мой первый муж – отличный друг, верный своим принципам, умный, интересный собеседник. Просто мы в чем-то оказались разными, да и не умели в свои юные годы разговаривать конструктивно. Мы постоянно скандалили из-за политики, не всегда понимали друг друга в быту, и я в силу присущих мне пограничных черт порой реагировала на какие-то ситуации излишне бурно, изливая поток разнообразных непродуктивных эмоций. Брак не продлился долго, но зато дружбу мы сохранили и по сей день.
К чему я рассказываю про бывшего мужа? А к тому, что именно он «спалил» меня перед мамой и папой. Это произошло, когда мы только начали жить вместе, и они пришли к нам в гости. Как человек, в отличие от меня, прямолинейный, он сразу им все честно сказал: «Мы с Фатимой заключили никях по тем нормам, которые предписывает нам наша религия». «А разве у вас одна религия?» – спросила мама. «Да. А вы что, не знали?» – удивился он.
На самом деле об этом давно нужно было сказать открыто, и он лишь форсировал процесс в нужном направлении.
Дальше все было очень непросто, и потребовались годы прежде, чем родители приняли меня такой, какая я есть. Зато теперь между нами прекрасные теплые отношения.
Меньше чем через месяц мне 40 лет. Уже 20 лет я молюсь по-шиитски. Ислам врос в мою жизнь так, словно я в нем и родилась. Хиджаб стал таким же неотъемлемым атрибутом моей жизни, как ботинки. Выйти на улицу без хиджаба для меня – все равно, что выйти без обуви. Уже прошла первоначальная эйфория, которая дарована всем облачившимся в исламскую одежду. Хиджаб стал просто нормальным, обыденным, привычным, неотъемлемым образом меня.
Выходя на московские улицы, я вижу множество точно таких же мусульманок, как я. Я просто кайфую от того, как круто, стильно, современно они одеты, при этом не нарушая норм Шариата. Я любуюсь свободными фасонами, массивными кроссовками и кедами, мягкой текстурой объемных худи, красивыми палантинами и лаконичными капорами, сочетаниями цветов. Я радуюсь тому, что сегодня можно быть одновременно и покрывшейся, и ультрамодной. И тому, что, хвала Аллаху, я еще достаточно молода, чтобы носить все это!
Автор: Анастасия (Фатима) Ежова
Фото: из личного архива автора
